Филлис - Страница 35

К оглавлению

35

— Что случилось, Клэнси? Что вы делаете? Вы же мне друг!

— Прекратите чушь молоть! Какой я вам друг, Ванпельт? Мне от вас тошно!

— Я вас сюда не звал, Клэнси! — завопил он. — Я ведь правда вас сюда не звал!

— А я пришел без приглашения. Вчера вы лопались от важности, Ванпельт. Говорили умно, многозначительно, называли полмиллиона долларов… Полмиллиона долларов — за что?

Ванпельт медленно покачал головой. Я еще раз встряхнул его. Мне было стыдно и противно, но еще противнее мне было ощущать горячее пьяное дыхание Ванпельта: однако начатое дело нельзя бросать на полпути. Начал — доводи до конца. Я слишком долго ждал, больше медлить было нельзя.

— Так что же вы желали приобрести за полмиллиона долларов, Ванпельт? Что? И чьими деньгами так легко швыряетесь? Кто за вами стоит и с кем вы в сговоре?

Ванпельт залепетал:

— Я блефовал, я просто блефовал. Клянусь, Клэнси, я просто блефовал. Действовал наугад. Пытался понять, в чем дело. А разве вы не пытаетесь угадать, в чем дело?

— Пытался, — ответил я.

— Тогда вы меня понимаете.

— Ни черта не понимаю.

Ванпельт меня боялся, боялся до ужаса и даже не понимал, что до этого боялся-то я. Он мямлил, дергался и все пытался объяснить, как иногда сидишь, ждешь, следишь и надеешься, что произойдет некое событие, из которого можно будет извлечь деньги.

— Вы предложили мне деньги! — заорал я. — Вы, жирный, несчастный сукин сын, предложили мне деньги? Чьи деньги?

— Поверьте, Клэнси, я же сказал, что все это блеф!

Держа его левой рукой, я ударил правой. Ударил два раза, и он сполз на пол, а по щекам потекли слезы.

— Уйдите, — взмолился он, — уйдите и оставьте меня в покое. Черт, вы не имеете права вот так приходить и бить меня. Оставьте меня в покое!

Я наклонился, схватил его за ногу и поволок по кругу. Он перевернулся лицом вниз, я двинул его ногой в зад и велел ему встать. Он приподнялся. Слезы так и лились потоком. Он глядел с ненавистью и безнадежностью.

— Кто вас нанял? — закричал я.

— Меня никто не нанимал, — захныкал он. — Клянусь Богом, Клэнси, меня никто не нанимал. Я догадался, что вы полицейский, или агент ЦРУ, или фэбээровец, или еще кто-нибудь, и до меня дошло, что дело нешуточное. Не надо особого ума, чтобы догадаться, что за исчезновением Хортона скрывается что-то крупное. И тут я сказал себе: если вас специально направили выяснить, где он, то знание места его пребывания или других сопутствующих обстоятельств, которые вам удастся выяснить, может стоить больших денег.

— Не делайте вид, что вы до такой степени дурак, Ванпельт, — с отвращением произнес я. — Таких дураков на свете не бывает, Ванпельт.

— Если я такой, значит, бывает, — ответил Ванпельт. Потом закрыл лицо руками и заплакал. Потом опустил руки и поглядел на меня сквозь слезы. — Что вы собираетесь со мной сделать, Клэнси?

— Ничего, — сказал я, надел шляпу и пальто и вышел. А он все еще сидел на полу, и слезы текли по щекам.

Я понял, что лучше бы мне вообще на свет не родиться. Ненавидел я не Ванпельта — одного себя. Шел я долго и когда посмотрел на название улицы, то обнаружил, что нахожусь на углу Восемьдесят шестой улицы и Бродвея. Зашел в бар и выпил. Четыре раза. Мне хотелось напиться. Но после четырех порций спиртного я был абсолютно трезв и холоден, без малейших надежд на счастье. Я расплатился и пошел домой, зашел в разгромленную квартиру и вполз на порванный матрас.

Часть девятая
Раввин Фримен

В шесть сорок пять меня разбудил телефонный звонок. Когда я снял трубку и что-то пробормотал, мне ответил Дмитрий Гришев, свеженький, как огурчик, и заявил, что ему надо со мною встретиться.

— Только не сегодня, — попросил я Гришева. — Бога ради, подождите. Нет таких вещей, которые нельзя было бы отложить на завтра.

— Откладывать нельзя, — сказал Гришев.

— Сегодня похороны. Неужели вы не понимаете? У меня дела, Гришев. И потом, сейчас без четверти семь.

— Я знаю ваш адрес, — сказал Гришев. — Буду через полчаса.

Когда он приехал, я брился. Вышел на звонок из ванной с намыленным лицом, отворил дверь и пошел в ванную добриваться, оставив открытой дверь, чтобы видеть гостя в зеркале.

Сняв шляпу и пальто, он ходил взад-вперед по комнате, разглядывал следы разгрома. Я, конечно, попытался кое-как навести порядок, прибраться и почиститься; но все мои усилия к заметным результатам не привели. В зеркале я видел, как Гришев остановился, поднял с полу разорванную картину и стал ее рассматривать. Затем он занялся массивным креслом с порванной обивкой. И когда я, наконец, вышел из ванной, чисто выбритый и готовый вступить в контакт с окружающим миром, Гришев стоял посреди гостиной и разглядывал все вокруг.

— Я не всегда живу в такой обстановке, — заметил я, ставя кофе и открывая банку хорошо замороженного апельсинового сока. — Лишь время от времени.

— Понимаю, что не всегда, — торжественно заявил Гришев. — Так кто же вас навестил?

— Не знаю. Может быть, тот же сумасшедший, что убил Анну Гольдмарк.

— А что он искал?

— Сто пятьдесят тысяч долларов.

— Ну-ну! И нашел?

Были минуты, когда Гришев представлялся мне вполне терпимым в общении: иначе говоря, были минуты, когда я превозмогал воспитанную во мне неприязнь к тому, кем он был и что защищал, и мог оценивать его своеобразное чувство юмора. Впрочем, я не уверен, что оно у него было. Его, скорее всего, тренировали не давать волю смеху. Конечно, он то и дело улыбался, но как бы заранее знал, зачем он это делает, и мне казалось, что он говорит сам себе: «А вот теперь наступил момент, когда вам, Дмитрию Гришеву, надлежит улыбнуться». Естественно, такое предположение могло быть лишь плодом предубеждения, а преодолеть предубеждение очень и очень нелегко. Однако мне всегда было видно, когда Гришев превозмогает себя и пытается быть приятным в общении. И когда я сказал ему, что денег этих визитеры не нашли, он позволил себе слегка улыбнуться и осведомился, всегда ли я держу при себе такие суммы денег.

35