Филлис - Страница 24

— Вам не понравится сегодняшнее общество, — предупреждала она. — Эти люди примитивны и вульгарны, и раз они вам не понравятся, вы незаметно перенесете эту неприязнь на меня.

— К вам это не будет иметь никакого отношения, — объяснил я. — Кто бы они ни были, они заведомо не имеют к вам никакого отношения.

К дому Голденов мы подъехали, когда уже стемнело. Однако подъезд к дому освещался двумя яркими лампами, образовывавшими световой полукруг, куда я и втиснулся, поставив свой «форд» впритык к «крайслеру» модели «импириэл», упершемуся в задний бампер «кадиллака» с откидным верхом. Дом представлял собой приземистое одноэтажное строение из серого камня, украшенное по фасаду белыми деревянными планками, с венецианскими окнами и горизонтальными уступами. Когда мы позвонили в колокольчик, перед нами распахнулась огромная парадная дверь, соответствующая огромным размерам дома, висящая на бронзовых петлях и украшенная огромными бронзовыми нашлепками. Бронзовая дверная ручка гармонировала с бронзовым молоточком звонка. Перед нами предстал дворецкий, или переодетый шофер, или домоправитель, или еще кто-то в черном сюртуке; он принял пальто и провел нас в гостиную внушительных размеров, вся площадь пола которой была покрыта пыльным синим ковром. Гостиная была битком набита французским антиквариатом или вещами, которые для моего неопытного глаза сходили за французский антиквариат. Еще там находились рояль, огромный резной бар — и пятеро. Одна из присутствующих, как выяснилось, Рита Голден, встала и двинулась к нам. Это была высокая, ухоженная женщина, привлекательная и самоуверенная, с вычурной прической, причем часть волос была искусственно высветлена, а часть покрашена в каштановый цвет. Среди присутствующих была еще одна женщина, позднее представленная нам как Джейн Карлтон: она и Рита Голден казались близнецами, только основной цвет ее прически был желтоватый, хотя так же, как и у Риты, сочетался с каштановыми прядями. Они двигались, как близнецы, разговаривали, как близнецы, реагировали, как близнецы, и в течение всего вечера говорили практически об одном и том же.

Увидев нас вместе, Рита Голден не слишком обрадовалась. И когда Филлис знакомила меня с нею, та едва сдерживала смешанное чувство неприятного удивления и раздражения. Не переводя дыхания, она выпалила, как рада меня видеть и в то же время не понимает, почему Филлис не предупредила ее по телефону или иным способом, что приедет не одна. Дело в том, продолжала она, что в эту самую минуту шофер с машиной ждет Филлис на станции. Я понял, что, с точки зрения Риты, приезд со мной без предупреждения абсолютно не вязался с личностью Филлис. С моей же точки зрения, это сборище не вязалось с личностью Филлис. А ее охватило чувство вины, и она несчастным голосом стала излагать последовательность событий, приведших к тому, что мы явились вместе. Я не мешал ее объяснениям и стоял с глупой улыбкой, застывшей на лице, и тут внезапно хозяйка уступила, ввела нас и представила присутствующим.

Муж Риты Джек Голден был плотным, грузным мужчиной старше сорока лет. Несмотря на вес, он хорошо и естественно смотрелся на фоне французского антиквариата, не испытывал, в отличие от жены, ни малейшего беспокойства, и если даже мой приезд оказался неловкостью, он с радостью принимал меня в доме. Муж второй женщины, Фред Карлтон, был, как говорится, кожа да кости, в чем душа держится, но, как мне потом стало известно, занимал важное положение среди сахарных дельцов. А Джейн Карлтон была из тех женщин, чье настроение резко улучшалось в зависимости от увеличения количества выпитого мартини и присутствия незнакомых мужчин. Рюмка мартини была у нее в руках и тогда, когда нас представляли друг другу, и, судя по тому, как она вцепилась мне в руку, рюмка эта была далеко не первой. Она весьма рада со мной познакомиться, подчеркнуто вызывающе произнесла она, бросив презрительный взгляд на Филлис.

Выяснилась и причина дискомфортного поведения хозяйки — присутствие лишнего мужчины. Звали его Максимилиан Гомес. Тридцатипятилетний, ростом шесть футов два дюйма, худой, как мощи, с кожей цвета меди и очаровательной улыбкой, не сошедшей с лица из-за моего прихода, с полным набором сверкающих зубов, белизна и прекрасная форма которых заставили меня предположить, что это протезы. Он, по крайней мере, вызвал у меня уважение тем, как приветливо отнесся к Филлис. Он проявил такую неподдельную радость в связи с ее приходом, будто это была Мерилин Монро. Естественнейшим жестом он поцеловал ей руку; с почти незаметным испанским акцентом проинформировал всех присутствующих, до чего он рад познакомиться с нами обоими, но что он вовсе не собирается скрывать, что в наибольшей степени он рад знакомству именно с Филлис.

К сожалению, Филлис не отреагировала. Она извинилась и вышла, как я потом узнал, в туалет поплакать над тем, что по ее вине вечер превратился в катастрофу. Позднее я узнал и то, что за ней тут же понеслась Рита Голден и стала выспрашивать, зачем она привела такую деревянную чурку, как я, в то время как, не жалея времени и сил, она специально пригласила Гомеса, чтобы познакомить с ним Филлис. Филлис уверяла, что не знала об этих замыслах и понятия не имела о Ритиной идее. Как нам потом стало известно, Рита лгала: ничего она не планировала. Гомес напросился сам, но это стало нам ясно лишь позднее.

Когда Филлис и Рита вернулись в гостиную, я выпил полрюмки мартини и с радостью наслаждался всеобщим интересом к физике. Я узнал, что физика — вовсе не загадочная наука для посвященных, но предмет острейшего интереса для каждого, кто хоть раз ступил ногой на Уолл-стрит и прилегающие к ней улицы. Узнал я и то, что дорога к богатству и счастью ведет не через царство нефти, стали или алюминия, но через страну транзисторов, диодов и кристаллических резонаторов; что атомная энергия не только источник силы, но самый быстроразвивающийся источник прибыли в Соединенных Штатах и что немудрящий профессор из Никербокерского университета был для них чудом и божьей благодатью, поскольку сахарные интересы этих троих не сужали их кругозор и не закрывали от них микрокосм электрона. Даже за столь короткое время общения с ними я преисполнился чувства зависти, потому что их долларово-центовый подход к делу снимал налет ужаса с атомной бомбы. В их мире предмет беспокойства был только один: сделать ставку на «правильный» атом.